Тысяча Сынов

[hades_wench]

Глава 5

Послушник / Космогонические мифы / Воспоминания о Терре

 

 

Для Аримана его павильон всегда был островком спокойствия: просторный и прохладный, он давал укрытие от жары Агхору. Рядом со скаткой постели стоял книжный шкаф орехового дерева, и книги на его полках были словно старые друзья; страницы фолиантов истрепались, потому что их хозяин перечитывал их бессчетное количество раз, и не ради того, чтобы освежить в памяти содержание, а потому, что каждое слово было ему знакомо. Экземпляр аккадских «Литературных жанров» соседствовал с переводом Манускрипта Войнича (1) и Кодексом Серафини (2), а «Собрание мудрецов» (3) один из первых трактатов по алхимии) оказалось в тесном окружении пяти томов из семи, входящих в число таинственных «Книг Хсана» (4), а также «Ключей Соломона» (5) и прочих текстов, которым не стоило попадаться на глаза человеку несведущему. Но в глубине шкафа были скрыты тайные отсеки, в которых можно было обнаружить фолианты еще более сомнительного свойства.

С сандаловых стропил свисали курильницы, в центре же павильона стояла жаровня, из которой поднималось зеленое пламя. Ариман вдохнул опьяняющую смесь запахов, которые несли с собой успокоение и облегчали переход к низшим Исчислениям. Не отрывая глаз от пламени, он направил свое сознание вслед за потоками эфира.

Будущее: туманная мгла и тень, размытая дымка, в которой терялся всякий смысл. Десять, двадцать лет назад сквозь завесу Эмпирея еще просвечивали фрагменты грядущих событий, и Ариман видел последствия того, чему еще только суждено было случиться, так же четко, как обычный смертный может предсказать, что будет, если шагнуть в пропасть.

Течения Великого Океана были для него загадкой – такой же загадкой, как неведомый край света для моряков древности. Ариман почувствовал, что внимание его рассеивается, что самообладание вот-вот уступит место досаде из-за того, что он никак не может рассмотреть очертания будущего. Сосредоточенность была ключом, который открывал любые двери; именно сосредоточенность внимания лежала в основе всех практик Тысячи Сынов и позволяла разгадывать тайны более высокого порядка.

Злясь на самого себя, Ариман покачал головой и открыл глаза, затем одним плавным движением поднялся на ноги. Для предстоящей встречи он отказался от доспеха и сейчас был облачен в просторные одеяния из алой ткани с широким кожаным поясом, на котором висела связка бронзовых ключей.

У входа в павильон стоял Собек в рубинового цвета броне, и Ариман уловил исходившее от него неодобрение.

– Говори, – приказал он. – Твоя аура меня утомляет. Говори, и покончим с этим.

– Я могу быть откровенным, милорд?

– Я же сказал, – резко ответил Ариман, стараясь успокоиться. Ты – мой Практик, и если между нами не будет искренности, ты никогда не достигнешь ранга Философа.

– Мне горько видеть, как вас наказывают, – сказал Собек. – Вы вынуждены обучать таинствам смертного, это ниже вашего достоинства.

– Наказывают? – переспросил Ариман. – Ты что, думаешь, что это наказание?

– А что же еще?

– Примарх доверил мне важное дело, и это лишь первый его этап, – ответил Ариман. – Лемюэль Гомон – обычный человек, он мало что знает и мало на что способен.

– Привычная картина для Двадцать восьмой экспедиции. – Собек презрительно хмыкнул.

Ариман улыбнулся.

– Это так, – признал он, – но Гомон подобен ребенку, который делает первые шаги. Он идет с завязанными глазами, даже не подозревая, что идет по краю бездны. Моя задача – помочь ему избавиться от этих шор, которые мешают видеть.

– Но зачем?

– Потому что знание – это друг, который может убить, если не заставить его подчиняться правилам. Наш господин хочет, чтобы я просветил этого смертного, – ответил Ариман. – Или ты хочешь оспорить слово Алого Короля?

За годы войны многие из сыновей Императора получили почетные прозвища, начиная с Хоруса Луперкаля, Примарха Лунных Волков и любимого сына Императора. Воины Фулгрима называли его Фениксом, а Первым легионом командовал тот, кого прозвали Львом. И лишь Магнуса до сих пор называли именами вовсе не почетными: «колдун», «чернокнижник». Поэтому когда Ариман прослышал, что летописцы Двадцать восьмой экспедиции называют его Примарха Алый Король, он не стал этому мешать.

– Никогда, милорд, – сказал Собек, поклонившись. – Лорд Магнус – создатель нашего легиона, и я никогда, ни за что не усомнюсь в нем.

Ариман кивнул, чувствуя, что Лемюэль Гомон уже рядом с павильоном. Аура Гомона казалась Ариману тусклой и расплывчатой по сравнению с мерцающим пламенем его собратьев по легиону. Их свет был чистым, сконцентрированным, а Лемюэля – мутным и грубым, как у разэкранированной светосферы. По-своему яркий, но долго смотреть – глаза заболят.

– Гомон ждет снаружи, Собек, – сказал Ариман. – Пригласи его.

Кивнув, Собек вышел и через мгновение вернулся в сопровождении грузного мужчины, одетого в алую мантию с широкими рукавами. На левой стороне груди был вышит герб одного из конклавов Нордафрики – Сангхи (6), если Ариману не изменяла память. У Лемюэля была темная кожа, хотя иного оттенка, чем у тех, кто загорел под солнцем Агхору; даже аромат мегалейона (7) не мог полностью скрыть исходивший от него запах пота.

– Добро пожаловать, – произнес Ариман, стараясь говорить спокойно и непринужденно, и указал на коврик, лежавший рядом с жаровней: – Присаживайся.

Лемюэль, прижимая к груди потрепанный блокнот, опустился на ковер; Собек вышел, и они остались одни.

Сев рядом с Гомоном, Ариман представился:

– Меня зовут Азек Ариман, я главный библиарий Тысячи Сынов.

– Я знаю, кто вы, милорд, – энергично кивнул Гомон. – Ваше приглашение – честь для меня.

– А ты знаешь, почему я тебя пригласил?

– Признаюсь, нет.

– Потому что в тебе есть сила, Лемюэль Гомон, – объяснил Ариман. – Ты можешь видеть эфирные течения Великого Океана, которые омывают этот мир. Возможно, эти термины тебе незнакомы, но ты понимаешь, о чем я говорю.

Лемюэль, взволнованный и застигнутый врасплох, покачал головой.

– Думаю, вы ошибаетесь, милорд, – возразил он, и Ариман рассмеялся, заметив, что аура мужчины внезапно наполнилась паникой. Гомон поднял свой блокнот: – Смотрите, милорд, я всего лишь скромный летописец.

– Нет, – ответил Ариман и, подавшись вперед, с помощью проекции добавил в ауру Гомона немного огня. – Ты – нечто большее, ты тот, кто накладывает чары, ты колдун!

Скрытое подавление, направленное на то, чтобы запугать более слабый разум. Простой трюк, но реакция последовала сразу же: от Лемюэля приливной стеной исходили волны страха и вины. Ариман поднялся на несколько Исчислений, чтобы отгородиться от животного ужаса, переполнявшего гостя.

– Прошу вас... Я же никому не причинил зла, – взмолился Лемюэль. – Клянусь, я не колдун, я просто читаю старые книги. Я не знаю никаких чар или заклинаний!

– Успокойся, Лемюэль, – мягко рассмеялся Ариман и протянул Гомону руку. – Я лишь дразнил тебя. Я не глупец и не охотник на ведьм, и не для того я позвал тебя, чтобы обвинять в чем-либо. Я собираюсь освободить тебя.

– Освободить? – спросил Лемюэль; дыхание его постепенно выравнивалось. – От чего?

– От слепоты и ограничений, – ответил Ариман. – У тебя есть сила, но нет умений, чтобы осознанно ею пользоваться. Я могу показать тебе, как распорядиться этой силой и как с ее помощью увидеть вещи, которые ты даже не можешь себе представить.

В ауре Гомона читалось подозрение, которое Ариман сгладил касанием собственной силы; так успокаивают животных – ласковыми словами и мягкими прикосновениями. Разум гостя ничем не был защищен, и душа его была открыта течениям Великого Океана. За этот миг соприкосновения Ариману открылись все секреты Лемюэля; он увидел горе, что подобно занозе сидело у того в сердце, и смягчился, заметив, что горе это сродни его собственной утрате.

Сила не могла изгнать эту печаль, и со временем Лемюэлю Гомону предстояло это осознать. Но время для этого горького откровения еще не пришло; не стоило сразу разрушать его надежды.

– Ты очень уязвим, но даже не понимаешь этого, – тихо сказал Ариман.

– Милорд?

– Скажи, что тебе известно о Великом Океане?

– Это название мне незнакомо.

– Варп, – пояснил Ариман. – Эмпиреи.

– О. Вообще-то, мало что, – признался Лемюэль. Прежде чем продолжить, он сделал глубокий вдох – как ученик, который боится дать неверный ответ. – Это нечто вроде высшего измерения, психическое пространство, в котором космические корабли могут двигаться быстрее, чем в материальном мире. Благодаря ему астропаты могут передавать сообщения и... и все.

– В целом верно, но Великий Океан – нечто гораздо большее, Лемюэль. Это вместилище Изначального Творца, энергии, которая питает все. Это отражение нашей вселенной, и мы есть также отражение Великого Океана. Все, что происходит там, влияет на происходящее здесь и наоборот; но как и в любом обычном океане, там обитают хищники. Свет твоего разума, хоть и тусклый, для них, таящихся в глубине, – словно маяк, и если бы я позволил тебе бесконтрольно использовать собственную силу, ты бы вскоре погиб.

Лемюэль сглотнул и отложил блокнот.

– Я даже не представлял себе... – промолвил он. – Я думал только... Не знаю, что я думал. Я считал, что умею пользоваться теми частями мозга, которые недоступны другим людям. Видел свет вокруг других, их ауру, научился ее читать и понимать, что другие чувствуют. Чушь, да?

– Вовсе нет. То, что ты называешь светом, на самом деле эфирное эхо эмоций человека, его самочувствия и силы. В Великом Океане у каждого есть теневой двойник, отражение их души, запечатленное в его течениях.

– Это нелегко осознать, милорд, – Лемюэль покачал головой и криво улыбнулся.

– Понимаю, – отозвался Ариман. – Я и не жду, что ты все усвоишь за один раз. Ты станешь моим Послушником, и с завтрашнего утра мы начнем занятия.

– А я могу отказаться?

– Нет, если хочешь выжить.

– Завтра, – проговорил Лемюэль. – Какая удача, что меня приписали к Двадцать восьмой экспедиции.

– Если я что-то и понял за долгие годы исследований, так это то, что в шахматной партии вселенной нет места совпадениям. Не случай привел тебя сюда. Мне предначертано обучать тебя, я провидел это, – сказал Ариман.

– Вы видели будущее? – спросил Лемюэль. – Вы знали, что я окажусь здесь, знали, что именно так все будет?

– Много лет назад я увидел, что однажды ты будешь стоять на улицах Просперо и на тебе будет мантия Неофита.

– На Просперо! – воскликнул Лемюэль, и аура его замерцала от волнения. – И я буду Неофитом! Это же один из ваших рангов?

– Да, – подтвердил Ариман, – хотя и очень низкий.

– И вы это видели, это будущее? Потрясающе!

Ариман улыбнулся: как же легко удивить смертных такими умениями. Удивить, но еще чаще – напугать.

– Раньше я мог путешествовать по Великому Океану, и моему взору открывался целый мир, наполненный возможными вариантами будущего, – пояснил он. – В этом нет ничего сложного, и даже обычный человек способен на такое видение. Но для того, чтобы читать течения Океана и отделять смысл и истину от хаоса, нужно мастерство, которым обладают лишь самые одаренные провидцы.

– А я смогу их читать?

– Нет, – отрезал Ариман, – для этого нужно десятки лет учиться под руководством Корвидов. Тот, кто может читать многомерную структуру Великого Океана и разделять смысл и бессмыслицу, должен обладать двумя модальностями мышления. Первая предполагает быстрый, точный и рациональный переход мысли от концепта к концепту; вторая требует умения полностью останавливать движение мысли, посредством чего отдельно взятая идея сводится к ничто. Я способен на это, потому что у меня эйдетическая память и разум, созданный величайшими технологиями из давно забытых времен. У тебя такого разума нет.

– Тогда на что же я способен?

– Прежде всего, ты должен научиться защищать сознание, – сказал Ариман, поднимаясь на ноги. – А потом посмотрим, что тебе под силу.

***

Несмотря на свой рост и величие, чужие титаны не произвели на Халофиса впечатление. Да, они были выше «Канис Вертекс», но титан-«Полководец», стоявший у врат храма, который принадлежал культу Пирридов, казался мощным и жестоким, а эти машины – нет. Халофис сделал шаг назад и запрокинул голову, изучая удлиненный изгиб их головных секций.

Про эти гигантские статуи ему рассказал Фосис Т’Кар, и ему сразу же захотелось увидеть их, сопоставить с собой.

Он отвернулся от высоких машин и посмотрел на своих воинов. Десяток Астартес из Шестого Братства стояли позади черного алтаря, от которого веяло темной магией, требующей жертвенных ритуалов. Во время Рехахти Примарх объяснил, что Гора – место поминовения мертвых и к нему следует относиться с почтением, но и после этих слов подозрительность, с которой Халофис относился к агхору, никуда не делась.

Их вождь стоял в окружении десяти соплеменников, и лица у всех были скрыты за зеркальными масками. Халофису и его отряду разрешили войти в долину только при одном условии: эта группа будет рядом. Здесь явно было что-то нечисто, с чего бы агхору быть против присутствия Легиона в долине?

– Что же вы прячете? – тихо, так, что никто другой не услышал, прошептал Халофис.

Вождь агхору посмотрел на него, и Халофис указал на механических великанов.

– Вы знаете, что это такое? – спросил он.

– Они стражи Горы, – ответил абориген.

– В прошлом – возможно, но теперь это просто ценные статуи.

– Они – хранители, – повторил вождь.

– Они – титаны, – с расстановкой проговорил Халофис, – огромные машины войны. Много веков назад они могли сравнять с землей целые города и уничтожить не одну армию, но сейчас они мертвы.

– Наши легенды гласят, что однажды, когда Дайестай (8) вырвутся из своей вечной тюрьмы, хранители вновь будут двигаться.

– Не знаю, что это значит, но двигаться они больше не будут, – возразил Халофис. – Они всего лишь машины, вышедшие из строя машины.

Он указал вверх, на огромную голову механизма:

– Будь это имперский титан, в этой секции сидел бы принцепс, но кто знает, как устроены эти чужеродные штуки? Там может быть что угодно – здоровенный мозг в банке, или интегрированная группа самосознающих роботов, или еще неведомо что.

– Что такое принцепс? – спросил агхору. – Это бог?

Халофис громко рассмеялся.

– Можно и так сказать. Не очень удачный термин, на как иначе передать смысл? Астартес – боги для обычных людей, а титан... Титан – это бог войны. Даже Легионы расступаются, когда на поле боя выходят машины Механикум.

– Эти машины не ходили никогда, – сказал агхору, – по крайней мере, не на нашей памяти. Мы надеемся, что и в будущем этого не случится.

– Тебя зовут Ятири, да? – спросил Халофис, склоняясь к аборигену.

– Да, брат Халофис, это мое имя.

– Я тебе не брат, – прошипел он в ответ. Даже временно лишившись своих способностей и связи со Стражем, Халофис почувствовал прилив сил, источником которых были не эфирные волны, как обычно, а простой акт устрашения.

– Мы все братья, – спокойно ответил Ятири, не обращая внимания на враждебность собеседника. – Разве не это проповедует ваш великий вождь? Он говорит, что мы все – одна раса, разделенная великой катастрофой, но сейчас вставшая на путь объединения под неусыпным оком могущественного Императора Неба.

– Это правда, – признал Халофис, – но из тех, кто был разделен, не все хотят снова объединяться. Некоторые сопротивляются.

– Мы не сопротивляемся вам, – заверил его Ятири. – Наоборот, мы рады тому, что вы здесь.

– Пустые россказни, – сказал Халофис, опираясь на алтарь и рассматривая смертного через зеленоватое стекло окуляров шлема. Хотя эта планета получила статус приведенной к Согласию, боевые инстинкты воина были обострены. На изображении в окулярах фаларики агхору были отмечены белым цветом, сами аборигены – красным, но индикаторы опасности держались почти на нуле.

– Не россказни, а история, – возразил Ятири. – История, частью которой мы стали в тот миг, когда ваш вождь ступил на нашу землю.

– Так обычно говорят летописцы, – в словах Халофиса было презрение. – И я не верю людям, которые носят маски, особенно если эти маски зеркальные. Постоянно гадаю, что же они за ними прячут.

– На тебе тоже маска, – заметил Ятири, направляясь мимо воина ко входу в пещеру.

– Это шлем.

– Он делает то же самое, скрывает твое лицо.

– Зачем вы их носите? – спросил Халофис, идя за аборигеном к гигантским хранителям Горы.

– А зачем тебе шлем? – ответил вопросом на вопрос Ятири и даже не обернулся.

– Для защиты. Этот бронированный шлем не раз спасал мне жизнь.

– И я ношу маску для защиты, – сказал Ятири, подходя к ногам колосса, стоявшего слева от входа.

– От чего? Ваши племена не воюют друг с другом, на этой планете нет крупных хищников. В чем угроза? – настаивал Халофис.

Ятири повернулся и положил руку на гладкую поверхность огромной ноги. На столь близком расстоянии от размеров машин захватывало дух. Халофису вспомнились опаленные руины Каменки Улизарны и Магнус Красный, стоящий перед механическим колоссом зеленокожих. То была замечательная битва, и сейчас, стоя рядом с чужим титаном, он в полной мере осознал могущество своего повелителя.

– В наших легендах говорится, что когда-то этот мир принадлежал расе древних существ, называвшихся Элохим (9), – сказал Ятири, присев на корточки рядом с гигантской ступней, – и была эта раса столь прекрасной, что собственная красота очаровала их.

Ятири обратил взор к проему, ведущему внутрь пещеры, и продолжил:

– Элохим нашли источник великой силы и использовали его, чтобы ходить меж звезд подобно богам; они меняли миры по подобию своему и создали небесную империю, которой могли позавидовать боги. Они следовали любой своей прихоти, не отказывали себе ни в чем и вели жизнь, где не было смерти и было лишь желание.

– Хорошо жили, судя по всему, – заметил Халофис, с подозрением вглядываясь во тьму.

– Да, какое-то время, – согласился Ятири, – но рано или поздно за такую гордыню нужно расплачиваться. Элохим отравили источник собственной силы, испортили его своей безмерной развращенностью, и сила обернулась против них. Всего за одну кровавую ночь почти вся их раса была уничтожена. Погибли их миры, и океан поглотил землю. Но и это было не самым страшным.

– Неужели? Куда уж страшнее. – Халофису уже наскучила история Ятири. Мифы о сотворении и разрушении существовали в большинстве культур: нравоучительные рассказы, чтобы наставлять молодое поколение на путь истинный. Эта легенда не сильно отличалась от сотни подобных, которые он читал в библиотеках на Просперо.

– Из Элохим почти никого не осталось, но среди жалкой горстки выживших были те, кого извратила сила, некогда им служившая. Они стали Дайестай, и жестокость их не уступала красоте, которой они раньше обладали. Элохим пошли войной на Дайестай и в конце концов изгнали их во тьму под землей. Но в них не было прежней силы, полностью уничтожить врага они не могли, и потому, используя то могущество, что у них еще оставалось, они воздвигли Гору, чтобы та запечатала тюрьму, и поставили хранителей, чтобы враг не вырвался на свободу. Дайестай все еще находятся в заточении под землей, но их жажда смерти безгранична. Поэтому каждый год мы приносим им мертвых из наших племен – чтобы их забытье длилось вечно.

– Милая история, – сказал Халофис, – но она не объясняет маски.

– Мы унаследовали мир Элохим, и их гибель послужила нам уроком: нельзя впадать в грех тщеславия и самовлюбленности. Маски защищают нас от повторения их судьбы.

Халофис на мгновение задумался.

– Вы их вообще снимаете? – спросил он.

– Да, во время купания.

– А при совокуплении?

Ятири покачал головой:

– Невежливо задавать такие вопросы, но ты не из агхору, и потому я отвечу. Нет, даже в такие моменты мы не снимаем маски, ибо плотские удовольствия были одним из самых страшных пороков Элохим.

– Это объясняет, почему вас так мало, – заметил Халофис, думая лишь о том, как быстрее вернуться в лагерь и восстановить связь с Сиодой. Сейчас, когда силы культа Пирридов росли, его Страж выглядел как крылатое сосредоточение мерцающего огня. Связь с Сиодой позволяла Халофису и его Шестому Братству испепелять целые армии, не сделав ни единого выстрела.

Эта мысль придала ему уверенности, и воин зарычал, чувствуя, как нарастает внутри него ярость. Хорошо было вновь ощутить злость, которую так долго приходилось сдерживать. Для Тысячи Сынов эта планета не имела никакого значения, и Халофиса выводил из себя тот факт, что им приходилось сидеть здесь, пока где-то на других мирах шли настоящие бои. Волчий король требовал, чтобы они присоединились к битве, но легион по-прежнему впустую тратил время на этой захолустной планете, где не было ничего ценного.

Халофис провел рукой по ступне титана, оценивая гладкую поверхность. Такой материал наверняка был хрупким, и ему отчаянно хотелось его уничтожить. Сжав кулаки, воин принял боевую стойку.

– Что ты делаешь? – закричал Ятири, вскакивая на ноги.

Халофис не ответил. В его руках накапливалась сила для удара, который мог расколоть сталь и оставить вмятину на корпусе бронированной машины. Он в точности представил, куда такой удар следует нанести.

– Пожалуйста, брат Халофис! – взмолился Ятири и встал между воином и гигантской ступней, похожей на когтистую лапу. – Прошу тебя, не надо!

Халофис сосредоточил собранную силу, направляя ее в сжатые кулаки, но удара так и не последовало. Его сознание упорно цеплялось за восьмую сферу Исчислений, но усилием воли он направил мысли в седьмую, тем самым успокаивая вспыхнувшую агрессию и переходя в более созерцательное состояние.

– Ты бы ничего не смог им сделать! – воскликнул Ятири. – Хранители неуязвимы!

Халофис опустил руки отступил на шаг от титана, который чуть не стал жертвой его ярости.

– Ты так думаешь? – спросил он. – А это тогда что такое?

Словно трещины в камне, по поверхности титанической ступни побежали тонкие черные линии; они шли от подошвы и напоминали вены, по которым текла злая, ядовитая кровь.

– Дайестай? – прошипел Ятири.

***

Преклонив колени на золотой диск внутри сверкающей пирамиды, Магнус закрыл глаз своего физического тела и разорвал оковы, что связывали его плоть и тело света. Его воины и капитаны не могли произвести такое разделение без помощи Исчислений, но Магнус научился искусству духовных путешествий в эфире, даже не подозревая, что для кого-то эта задача могла оказаться сложной.

Исчисления представляли собой инструмент как философского, так и понятийного свойства, благодаря которому практикующий мистерии мог систематизировать то несметное число трудностей, которыми сопровождалось подчинение вселенной его воле. Обходиться без этого инструмента – в этом был талант Магнуса, его способность совершать невозможное, того не ведая.

На планетах вроде Агхору этому процессу способствовали эфирные ветра, невидимо овевавшие всю поверхность. Здесь со всех сторон чувствовалось давление Великого Океана, словно окружившего собой пузырь из драгоценного и очень тонкого материала. Для выражения этого образа Магнус выбрал мысль из третьего Исчисления: этот мир был правильной сферой, структурно совершенной – за исключением Горы. Гора была ее изъяном, из-за которого идеальное равновесие могло пошатнуться. Когда он вместе с Ятири вошел в пещеру, то увидел во всех подробностях, как совершается ритуал погребения мертвых Агхору, но бесполезные песнопения и телодвижения позабавили его своей наивностью.
Жители Агхору искренне верили, что таким образом они сдерживают некую расу демонов, спящую в заточении под землей, но время разубеждать их в этом еще не пришло. Стоя во тьме пещеры, где-то глубоко под ногами Магнус чувствовал грандиозный напор Великого Океана, по капле проникавшего сквозь обереги, которые истончились за бессчетные века.
Под Горой не было демонов – только обещание чего-то столь невероятного, что у Магнуса перехватило дыхание. Слишком рано, чтобы говорить наверняка, но если он прав, то выгоду от этого открытия для человечества сложно даже представить.

То, что располагалось под Горой, было вратами, за которыми открывалось неописуемое в своей сложности и размерах переплетение путей через Великий Океан, наподобие невидимой сети из вен, которыми пронизана плоть вселенной. Если род человеческий возьмет эту сеть под свой контроль, то людям откроется свободный доступ к звездам, возможность в одно мгновение просто шагнуть с одного края галактики на другой.
Конечно же, это было небезопасно. Магнус не мог просто так открыть эти врата, иначе поток Великого Океана влился бы в этот мир, и последствия были бы катастрофическими. Загадку, скрывавшую огромные возможности этой планеты, можно было разрешить только путем тщательного изучения, кропотливых исследований и проведения все более сложных опытов. Пока Ятири произносил бессмысленные обрядовые фразы, Магнус извлек на поверхность одну струю из этого глубинного потока и попробовал безграничную силу, в ней заключенную. Сила была грубой, грубой и полной жизни. Его тело жаждало вновь вкусить этой энергии.
Он многое мог бы совершить с ее помощью, очень многое.

Магнус поднялся ввысь, оставив свою физическую оболочку стоять на коленях на золотом диске. Вырвавшись из пределов, налагаемых материей, его тело по-настоящему ожило, став структурой ощущений, намного превосходивших жалкие органы чувств тех, кто существовал лишь в земном круге.

– Я выведу всех вас из этой пещеры, – сказал Магнус. Голос его остался неслышим за стенами пирамиды; миновав ее вершину, он резко взмыл вверх, в ночное небо Агхору, наслаждаясь возможностью путешествовать одному, без спутников и телохранителей.
Гора по-прежнему возвышалась над ним, колоссальная, необъятная. Он поднялся на тысячи метров и все равно оставался в ее тени. Магнус рванулся еще выше, и его тело света уподобилось сверкающему снаряду, чей извилистый, петляющий след прочертил на небе мерцающий узор. Никто не мог увидеть его головокружительный полет, ибо Магнус жаждал одиночества и скрыл себя даже от собственных капитанов.

Он подлетел как можно ближе к Горе, чувствуя черную стену нуль-энергии, которую излучали искусно обработанные камни и выступы; у них было лишь одно предназначение – сдерживать беспокойную, непредсказуемую силу, заточенную внутри.

Магнус облетел Гору, купаясь в потоке эфирных ветров, резкими порывами хлеставших его тело света. Древним мистикам такое тело было известно под названием «линга сарира» и, как считалось, составляло двойник физического тела; для его создания требовалось время, воля и значительные усилия, но наградой была возможность жить вечно. Верование это было ложным, но, тем не менее, прекрасным.

Он летел все дальше, все выше. Атмосфера стала более разреженной, но тонкое тело не нуждалось ни в кислороде, ни в свете, ни в тепле. Его питали воля и энергия, а Магнус был наделен и тем, и другим в неограниченном количестве.

Над ним висел бледный диск солнца; он поднимался выше и выше, раскинув руки, как крылья, согретый невидимыми энергиями, которыми был пронизан этот мир. Оставшаяся внизу планета превратилась в смутное воспоминание, а лагерь Тысячи Сынов с такой высоты был лишь сверкающей точкой в темноте.

Он увидел огромное поле галактики, туманную белизну Млечного Пути, тусклый блеск далеких звезд и невообразимые бездны, что их разделяли. На протяжении всей истории человечества мужчины и женщины смотрели на эти звезды и мечтали о дне, когда смогут отправиться к ним. Расстояния, величину которых человеческий разум не в силах был даже представить, стали главным препятствием, но люди не отступились и направили свой интеллект на решение этой проблемы.

Теперь у них появился шанс добраться до этих звезд, подчинить себе всю галактику раз и навсегда, и Магнусу предначертано было стать тем, кто даст им эту власть. Выше, в космосе, застыли без движения корабли Тысячи Сынов – «Фотеп», «Наследник Просперо» и «Анхтауи» (10). Вместе с кораблями-кузницами, принадлежавшими Механикум, судами Администратума и вспомогательными крейсерами, несущими солдат из Стражи Шпилей с Просперо, они составляли часть Двадцать восьмой экспедиции, отправленную к этой планете.
На этой высоте, окутанный светом и энергией, Магнус был свободен от ограничений земной жизни, многие из которых он наложил на себя сам. Здесь его видение обретало предельную ясность, здесь его внешняя оболочка не подчинялась правилам и договоренностям, принятым как им самим, так и его создателем. В отличие от братьев, Магнус помнил себя с самого момента зарождения, помнил связь, уже тогда существовавшую между ним и его отцом.
Еще когда его жизнь лишь создавалась в белом накале гениальности, он уже говорил с отцом, уже созерцал его великие мечты, узнавал колоссальный размах его видения будущего и место, уготованное в нем ему, Магнусу. Император говорил с ним, как мать говорит с нерожденным дитя, которого носит в своем чреве.

Но если растущее дитя ничего не знает об окружающем мире, то Магнус знал все.
Он помнил, как спустя несколько десятилетий вернулся в тот мир, где был рожден, чтобы вместе с отцом пройти по его утерянным дорогам, исследовать давно забытые загадки. От Императора он еще больше узнал о тайных силах вселенной; отец делился с ним своей мудростью, едва ли осознавая, что ученик вот-вот превзойдет учителя. Они прошли по красным пескам жарких пустынь Меганезии (11), следуя невидимыми маршрутами, которые народ, когда-то первым заселивший эту землю, назвал «линиями песен» (12).

В других культурах эти пути назывались лей-линии или лунг-мей (13), и считалось, что они переносят кровь богов – магнетические потоки мистической энергии, связанные в планетарную кровеносную сеть. Отец рассказал Магнусу, как древние шаманы Старой Земли могли брать силу из этих потоков и становились могущественнее всех смертных. Многие надеялись так уподобиться богам, строили целые империи и порабощали народы.

Император также рассказал, как эти люди сами навлекли на себя и свой народ страшную кару, которая постигла их за то, что они пользовались силой, им не принадлежащей и природы которой они не понимали. Заметив интерес Магнуса, отец предостерег его: нельзя парить в эфире слишком долго и слишком высоко ради себялюбивых помыслов.

Магнус внимательно слушал, но в глубине сердца мечтал подчинить себе эти силы, которые оказались не по плечу простым смертным. Он был созданием света, столь далеким от рода человеческого, что едва ли считал жителей древней Земли своими предками. Да, он был гораздо выше их, но не позволял себе забывать о наследии эволюции и связанных с нею жертвах, благодаря которым он смог подняться на эту высоту. Его обязанностью – почетной обязанностью – было помочь восхождению тех, кто последует за ним, показать им свет так же, как сделал его отец.

В эти древние дни Терра менялась: планета рождалась заново, чтобы соответствовать своему новому повелителю; возводились блистательные города; творились настоящие чудеса, отмечавшие этот поворотный момент в судьбе человека. Славным венцом этой новой эры стал дворец его отца – памятник размером с континент, увековечивший небывалые свершения Объединительных Войн. Дворец был построен на высочайших вершинах планеты; этот архитектурный материк стал абсолютным символом той новой роли, которую теперь играла Терра – роли путеводной звезды для человечества. Планета должна была стать ярким маяком во вселенной, за века тьмы истосковавшейся по свету.

Магнус изучал древние тексты, собранные его отцом в Либрариус Терра; он пожирал книгу за книгой с жаждой знаний, больше похожей на одержимость. Он взирал на небеса из Великой Обсерватории; вместе с братьями он повергал вниз горные вершины на Шпилях Войны; но самыми захватывающими были полеты в эфире вместе с отцом.

Он с интересом наблюдал за тем, как в кузницах Терраватта под горой Народная Фулгрим и Феррус Манус стараются доказать, кто их них лучше; спорил о природе вселенной с Лоргаром в Зале Ленга (14); встречался с остальными своими братьями, которые один за другим прибывали на планету, давшую им жизнь. С некоторыми он чувствовал кровную связь, духовное родство; он понял, как ему не хватало этого чувства, только впервые испытав его. Некоторые не вызывали в нем никакого отклика, а от некоторых исходила враждебность, на которую он не отвечал. Правильно ли он поступил? Будущее покажет.

День, когда Магнусу пришлось отправиться к звездам, был днем и радости и печали. Ему пришлось расстаться с любимым отцом, но время уже было на исходе: генетические дефекты, проклятье его воинов, становились все более серьезными. Магнус повел свой Легион к Просперо и там...

Там он сделал то, что необходимо было для спасения его сынов.

Задумавшись о своем Легионе, он отвратил взор от звезд и вспомнил о предупреждении, данном отцом: слишком долгие и высокие полеты в эфире опасны. Он повернул обратно и кометой помчался к поверхности Агхору. Темная земля понеслась ему навстречу, и лагерь Тысячи Сынов светился во мраке, как костер в безбрежной прерии. Пламенем этого костра были разумы его воинов – некоторые источали спокойное мерцание, некоторые сияли огнем честолюбия.

Уловив тепло отдельного – особого – пламени, Магнус полетел медленнее.
Ариман. Ариман всегда горел ярче, чем другие.

Старший библиарий и Собек (15) стояли у его шатра, занятые разговором с простыми смертными, чьи умы были не ярче тлеющих углей. Магнус без труда заглянул в них и за мгновение узнал об этих людях больше, чем они сами знали о себе.

Один из них – Лемюэль Гомон, новый Послушник Аримана. Более высокая из двух женщин – Камилла Шивани, психометр (16), более миниатюрная – Каллиста Эрис (17), асемический писатель (18). В руках она держала пачку бумаг, хотя по ауре женщины Магнус увидел, что необходимость прикасаться к этим бумагам расстраивала ее. Шивани стояла позади Гомона, который говорил с Ариманом на несколько повышенных тонах.

Старший библиарий не отрывал взгляда от переданного ему листка бумаги, и Магнус спустился пониже, чтобы прочесть, что там было написано.

Всего одна фраза, которая повторялась снова и снова.

Волки идут.

Примечания:
1) Манускрипт Войнича - средневековая книга, записанная неизвестным алфавитом.
2) Кодекс Серафини - литературно-графическая мистификация в духе Рукописи Войнича. Подробнее об обеих книгах: http://hrenovina.net/1146
3) "Собрание философов" или Turba Philosophorum - один из первых трактатов по алхимии.
4) Книги Хсана - название серии книг из мифологии Лавкрафта.
5) "Ключи Соломона" - сборник заклинаний, описаний магических ритуалов и прочей атрибутики, про которую принято писать в гримуарах.
6) Сангха (санскр. «собрание, множество») — название буддийской общины.
7) Мегалейон - древнегреческое ароматическое средство.
8) Дайестай - от греч. глагола daiesthai - разделять, рассеивать, этимологически сродни греческому слову daimōn.
9) Элохим - слово, в Каббале значащее "Бог".
10) Анхтауи – район Мемфиса, в котором родился Имхотеп.
11) Меганезия – один из вариантов в истории названий континента Австралия.
12) Линии песен – у аборигенов Австралии пути, по которым ходили боги и герои и которые связывают всю территорию в единую сакральную сеть.
13) Лей-линии – «прямые дороги», невидимые каналы, по которым течет теллурическая, или земная энергия. Лунг-мей – кит. «вены дракона» или пути духов, по сути то же самое.
14) Ленг – вспоминается холодное плато Ленг Г. Лавкрафта.
15) Собек – в египетской мифологии бог воды с головой крокодила, отпугивал тьму и защищал.
16) Психометр – психометрия – вид ясновидения, когда при тактильном контакте с предметом можно составить впечатление о человеке, который к этому предмету прикасался. Как это работает и зачем нужно: «Старинные рукописи, требующие археолога, чтобы расшифровать странные начертания, были легко истолкованы психометрическою силою... Свойство удерживать воздействия ума не ограничивается только писаниями. Рисунки, картины, - все, что входило в соприкосновение с человеком, на что затрачивались человеческая мысль и воля, может стать связанным с тою мыслью и жизнью так, чтобы воскрешать их в уме другого человека при соприкосновении.» - Блаватская, "Разоблаченная Изида".
17) Асемический писатель – асемическое письмо – письмо с помощью пустых знаков, «лишенное специфического семантического содержания». См. на Вики. Как эти письмена могли бы выглядеть.
18) Эрис – у греков Эрис/Эрида – богиня раздора, битвы, убийства.
 

Comments

[(Anonymous)]

Stop hack the program!!!